13 декабря отмечает свой 72-й год рождения Нелли Кобзон.
Конечно, ее знают прежде всего, как жену Народного артиста СССР Иосифа Кобзона, который ушел из жизни три года назад. Поэтому наша беседа с Нелли Михайловна посвящена любимому супругу.
— Я счастлива, что судьба свела меня именно с этимчеловеком. Мы прожили 47 лет. У нас прекрасные дети, замечательные внуки. По жизни я за многое благодарна мужу. Даже какие-то недопонимания, ссоры, как в каждой семье бывает, это все для меня было плюсом. Я старалась искать в себе то, что делаю не так. Хотела изменяться в лучшую сторону для него, всегда старалась ему соответствовать. Мы же начинали с неустроенного быта. Сразу родились двое детей. Они болели, я недосыпала по ночам. И, когда он видел растрепанную женщину в халате с недовольным лицом, наверное, как мужчине, как артисту, привыкшему к успеху, к празднику, ему было в чем-то тяжело. Постепенно я поняла, что мужу нужно всегда нравиться, чтобы ему было всегда приятно смотреть, общаться. Я просыпалась очень рано, включала телевизор, смотрела все новостные программы. И, когда он вставал к завтраку, мне уже было что ему рассказать. Я была этакой утренней домашней Шахерезадой. И каждое утро такого нашего общения мы оба очень ценили, для нас это было святое.
— В 1971 году я приехала из Ленинграда в Москву в гости к маминой подруге. Она была, как сейчас бы ее назвали, светской львицей. Ходила на все премьеры, выставки, у нее была масса друзей и в сфере культуры, и в сфере политики, и в сфере обслуживания. Она дружила со многими артистами. В частности, с семьей известного в то время конферансье Эмиля Радова и с его женой Лилей. В тот свой приезд я попала в их дом. Для меня, конечно, все это было вновь, безумно интересно, увидела там сразу огромное количество популярных людей, красивых. Был шикарно накрыт стол. Помню, вышла в соседнюю комнату, где некоторые гости смотрели по телевизору не так давно вышедший фильм «Белое солнце пустыни». Свет был выключен. Со стула поднялся мужчина и освободил мне место. Поначалу я не поняла кто это, в комнате же было темно. Когда фильм закончился, и включили свет, он протянул мне руку и представился. Конечно, я видела Иосифа Кобзона по телевизору, знала его песни, но мне он представлялся другим. В жизни оказался высоким, стройным, модно одетым, интересным мужчиной. Не могу сказать, что между нами сразу прошла какая-та искра, как часто говорят. Нет. Просто обратила на него внимание. А дальше все произошло стремительно.
Через три дня он пригласил меня в квартиру на проспекте Мира к своей маме и сестре. Тогда же предложил выйти замуж. Я ответила отказом, сказала: «Не могу принять ваше предложение. Если хотите, приезжайте в Ленинград познакомиться с моей семьей – мамой, братом, родственниками. Познакомимся поближе». Это было в марте. А на майские праздники он уже приехал к нам в гости. Помню, перед его приходом моя мама сказала: «Сейчас посмотрим, как он к нам придет. Если с бутылкой водки, мы ему дадим от ворот поворот. А, если с цветами, то, наверное, будем рассматривать это предложение». В нашей семье мама всегда доминировала, и ее слово было главенствующим.
Иосиф приехал с огромным количеством розовых гвоздик. В то время красные гвоздики еще можно было где-то достать, а вот розовые были редкостью. Их он привез с собой из Москвы. И, когда шел пешком с Московского вокзала к нам домой, по дороге, когда проходящие мимо девушки улыбались цветам, он брал гвоздичку и дарил каждой. Но букет все равно остался большим. В тот день Иосиф пригласил нашу семью в августе на отдых в Сочи, где у него намечались гастроли. Он сделал нам бронь в лучшей гостинице города «Ленинград». И мы поехали. Вот там мы уже стали встречаться, и на его предложение я ответила согласием. Для меня на всю жизнь Сочи остался родным городом. Мы каждый год старались туда выезжать, особенно на день рождения Иосифа. Все время вспоминаю, как нам там было хорошо!
— И моя мама и Иосифа родом были из украинских мест. Они росли в определенной семье, в определенном укладе, с традициями. Теперь я понимаю, что, наверное, у них были одни вкусы в еде, пели те же песни, говорили на одном языке –идиш, примерно, одинаковую тяжелую жизнь прожили. Я росла в такое время, когда никто не спрашивал кто какой национальности. Моя семья не отмечала еврейских праздников. Помню, когда я была 17-летней студенткой техникума общественного питания, впервые попала в синагогу на праздник, посвященный сбору урожая. Было весело, мы танцевали, пели. В это время приехали люди в форме, нас посадили в черные «воронки» и отвезли в отделение милиции. Туда же вызвали мою маму. Меня ругали, грозили исключить из комсомола, что в то время считалось плохо для будущей карьеры. Это был большой стресс для меня. Мама плакала, просила не заводить никаких «дел». Полуживыми мы оттуда вырвались. Желание ходить в синагогу у меня отпало на много-много лет…
А вот мама Иосифа хотела, чтобы сын обрел настоящее семейное стабильное счастье. Ведь до меня у него были две русские жены (Гурченко, пожалуй, наполовину – украинка), причем, яркие, красивые актрисы. Его мама понимала, что у людей разные менталитеты, разное понимание, какойдолжна быть жена у еврейского мужчины. Хозяйственная, домовитая, без каких-то определенных амбиций, чтобы родила детей.
— Людям, которые Иосифа Кобзона не знают лично, он кажется таким монументальным. Строгим, суровым, холодным. На самом деле, это был добрейшей души человек, огромного сердца, большого желания всем помогать. Сколько он устраивал людей в больницы, решал их дела, проблемы! Он стольким людям успел помочь! Нормальному человеку хватило бы на десять жизней то, что он сделал для других за одну жизнь. А в последние годы Иосиф был особенно сентиментальным, нежным, отзывчивым. Если он слышал, что у человека, какая-та проблема, то сам предлагал свою помощь. Вот его уже нет определенное количество времени, а я до сих пор узнаю о нем какие-то новые истории, которые потрясают.
— Иосиф детей баловал, разрешал много того, чего я бы не разрешила. Конечно, у него не было много времени общаться с детьми, как у простого семьянина. Он по своему видел взросления дочери и сына. Наташа, вообще, всегда была его любимицей, самой обожаемой. А к сыну он относился по-мужски скупо и строго, из него ваял мужчину. Наверное, больше меры был к Андрею требовательным. Говорил сыну: «Я свою фамилию заслужил себе сам. А тебе она уже дана просто так. Поэтому должен всегда соответствовать и не позорить». Недопонимания между ними бывали, но ничего криминального. Сейчас я могу смело сказать, что наши дети состоялись. И как сын и дочь, и как личности, и как люди, и как родители. Андрей и Наталья, их дети — для меня сейчас самое главное.
Надел чистую рубашку и отправился к террористам
— Конечно, я переживала из-за разного рода слухов вокруг имени Кобзона. Думаю, Иосиф тоже, хотя старался внешне не показывать своих обид ирасстройств. Его много предавали. Вспомните эти обвинения в связях с какой-то мафией. Это потом мы узнали, что это был политический заказ. Но, знаете, почему Иосифу было легко?! Он все делал искренне, был уверен в своей правоте. Мог честно посмотреть любому человеку в глаза. Много делал добра, но никогда не мог сделать зла. Был момент, когда мы в 1990-х уехали жить и работать в Америку, потому что здесь не было нормальной жизни. Нам поступали страшные письма с угрозами украсть за выкуп детей. Кто только не угрожал! Чеченцы за то, что не давал им денег на оружие, охранник Ельцина Александр Коржаков с командой писали на него всякие поклепы. По-моему, и с Борисом Николаевичем отношения у него не очень сложились. В общем, Кобзон жил в тот период в какой-то блокаде и страдал от этого. Но сумел выстоять. Его я могу сравнить со стеной, с глыбой, с ледоколом. Он по сути своей такой!
— Он был всегда первым из артистов, кто ездил выступать в «горячие точки». Например, отправился на остров Даманский, где произошел вооруженный конфликт с китайцами. Девять раз ездил выступать перед советскими солдатами в Афганистане. Не знаю, нужно ли было туда ездить?! Но его заставил гражданский долг. Он говорил: «Там сейчас служат наши сыновья, им тяжело, у них нет никакой радости. Пишут страшные письма родителям. А так, они сообщатим: «Дорогие папа и мама, к нам приезжал Кобзон. Он пел, был в концертном костюме…» Чтобы родители чуть-чуть порадовались, что какие-то положительные эмоции есть у их детей». Кстати, в первый раз муж не сказал мне, что едет в Афганистан. Обманул, сообщил, что летит на концерт в Ташкенте. А позвонил своей маме уже потом, сказал, что все нормально, возвращается из Афганистана. Мне передали. Я, конечно, была в шоке! Наверное, таким образом, он жалел меня, не хотел расстраивать…
Приехал тогда невероятно подавленный, даже депрессия была. Потом в 1986 году выступал после аварии в Чернобыле. И тоже мне ничего не сказал, я тогда с детьми отдыхала на юге. Думаю, последствия той поездки потом сказались на его здоровье… А еще ездил в Чечню. Правда, поставил условие, что поедет, когда будет перемирие, чтобы не принимать чью-то сторону в этой гражданской войне. И сдержал слово, дал большой концерт. Кстати, там встретился с Шамилем Басаевым, который ему угрожал жизнью, требовал денег. Но Иосиф ответил, что помогает только раненым детям Чечни. Кстати, после этого взорвали офис Кобзона на 20-м этаже московской гостиницы «Интурист». Слава богу, тогда никто не погиб.
— В тот день, 23 октября 2002 года у него был концерт. Он пришел домой примерно в десять вечера. У меня уже везде были включены телевизоры, которые передавали новости. Конечно, мы все были в шоке. Тем более, наш Андрей дружил с парнем, у которого сын играл в этом мюзикле «Норд-Ост». Как потом выяснилось, мальчик погиб. Иосиф посмотрел телевизор, повернулся ко мне и сказал: «Ну, я пошел». Дала ему чистую рубашку, галстук. В ванне он привел себя в порядок. Отговаривать его было бесполезно, поэтому я даже не пыталась. Только сказала: «Иди с богом!» Иосиф был человеком смелым, я не помню, чтобы он чего-то боялся! Если только, в конце жизни боялся меня расстроить, огорчить, поссориться.
— Думаю, он правильно делал, что всем рассказал о своей онкологии. Потому что все эти домыслы, разговоры, сплетни были бы намного хуже. И потом, своим поведением, своей жизнью он показывал людям, что можно преодолевать болезнь, с ней жить и работать, приносить пользу. И многим это помогало, ему писали с благодарностью, что вселяет людям надежду. Я была рядом и видела, сколько он выдерживал и с какой силой. Например, когда ему делали химиотерапию, мне говорили врачи, что полежать ему надо дня два-три. А он вставал через три часа и шел на концерт или в Государственную думу. Мы никогда не говорили с ним о плохом, о смерти. Должно быть только хорошее настроение, и нельзя расслабляться.
— Однажды я спросила его: «Иосиф, ты же нормальный смертный человек, как можно запомнить три тысячи песен?» И это только из своего репертуара, не считая других композиций. А он ответил, что запоминает не слова, а образ песни. Это что-то космическое. Однажды он лежал в реанимации после операции без сознания. А я рядом находилась. Вдруг встает с закрытыми глазами, садится на кровать и поет песню на грузинском языке. Спел ее и лег. Не приходя в сознание. Спросила потом его, что это за песня. Оказывается, Иосиф выучил ее, когда служил в армии в Грузии. Специально для одной девушки, в которую был влюблен. И вот спустя столько десятилетий, эта песня пришла в его подсознании.
— Почему-то сейчас каждый день вспоминаю… Когда мы могли поспорить, он говорил: «Ты сейчас мне грубишь, а подожди, меня не будет, и ты узнаешь с кем ты жила все эти годы!» Проворачивая каждую страницу нашей с ним жизни, я понимаю: этот человек, действительно, был легендой. Сейчас готовлюсь написать книгу об Иосифе Давидовиче. А еще создаем благотворительный фонд его имени. Но главное для меня – сохранить добрую память об Иосифе Кобзоне.
