Сегодня 16 августа исполнилось 35 лет, как ушел из жизни один из самых ярких, популярных советских актеров Андрей Миронов. Вот несколько историй из его жизни, рассказанные коллегами артиста.
— Как-то мы вместе участвовали в сборном концерте. Гена Хазанов выступал сразу после Андрея, — вспоминал актер Федор Чеханков. – Но произошла какая-та заминка: то ли Андрея долго не отпускали, то ли Гена вышел на сцену чуть раньше, чем следовало. А на эстраде очень важно – «не наступить на партнера». Но Гена, раз уж вышел, остался, попытался заполнить паузу, сел за ударные, стал постукивать на барабане, общаться с Андреем. Сначала все было невинно. «Ты не уходишь?» — «А ты торопишься?» — «Да ладно, я тут в уголке посижу», — «Вот сидишь там за барабанами и сиди, это тебе подходит». И тут у Хазанова вылетает неловкая шутка, неудачная фраза, что, мол, Андрей и сам постукивает. «Мы про вас все знаем», — зачем-то еще добавляет Гена. Для советских времен – это была опасная шутка. Слова «постукивает» и «стучит» тогда воспринимались особенно. Андрей расстроился, дома все время повторял, что выступил неудачно. Хотел Гене морду набить. Он вообще был очень обидчивым и ранимым. Но потом позвонил Хазанов, они объяснились, и все было забыто.
— Некоторое время мы с Андреем встречались тайно от его театральных друзей, — рассказывала первая жена Миронова Екатерина Градова. – У него была репутация донжуана, и он не хотел, чтобы думали, что это очередное увлечение. Заканчивался спектакль, и наш посвященный посыльный – Владимир Ушаков, муж Веры Васильевой, приходил ко мне и секретно сообщал, где Андрей меня ждет. Обычно он прорывался сквозь толпу поклонниц, садился в машину и отгонял ее к ресторану «Прага», я осторожно добиралась туда, чтобы никто не проследил, и мы уезжали.
— Он бывал грозным, но как-то по пустякам, — делится вторая жена актера Лариса Голубкина – Если Андрюша за что-нибудь брался в доме, то все вокруг тут же понимали: это главное, что он вообще сделает в жизни – столько эмоций вкладывал! Злился, если его самолюбие хозяина страдало, самолюбие человека, который все умеет делать в доме лучше всех. Когда он ругался, мы с Машей смеялись. Помню, стол выносили из одной комнаты в другую. Он заорал, потому что его самолюбие заело: он не мог сообразить, как просунуть стол в дверь. Он разозлился и заорал. А Маша, крошка, подошла и говорит: «Мама, чего это с ним?» Он вдруг очень удивился и спросил: «Что, вы меня совсем не боитесь?» Она говорит: «Нет, пап, не боимся!» И тут же с него все как-то свалилось: «Чего же я ору тогда? Для кого?» И засмеялся.
— Помню, как сдачу спектакля «Проснись и пой!» отпраздновать решили в ближайшем ресторане «София». И вдруг Валентин Плучек говорит: «Ну что вы за молодежь? Вот в наше время начинали праздновать в Москве, а утром оказывались в Ленинграде»? – вспоминает близкий друг Миронова Александр Ширвиндт. — Этого было достаточно, тем более в Ленинграде снимался Андрей, и мы решили его пугануть (была у нас такая любимая игра: неожиданно нагрянуть к человеку). Поехали к Татьяне Ивановне Пельтцер за деньгами на билеты (потому что деньги водились только у нее) и оттуда — в «Шереметьево». Ближайшего самолета надо было ждать довольно долго. Кураж постепенно проходил, и некоторые вернулись в Москву. А самые стойкие: Татьяна Ивановна, Марк Захаров с Ниной и мы с Татой — полетели. Из аэропорта вся компания поехала в гостиницу «Астория», где жил Андрей. Но пока мы летели, кто-то настучал Марии Владимировне, что эти сумасшедшие отправились к ее сыну. Она позвонила в Ленинград и сказала: «Жди!» Когда мы подъехали к «Астории», на входе стоял Андрей в красной ливрее с салфеткой на согнутой руке. Не моргнув глазом, он сухо сказал: «Ваш столик — № 2». Потом мы всю ночь гуляли по Ленинграду, танцевали и пели. А у Марка возникла навязчивая идея взять Зимний. Мы остановили почтовый грузовик, Марк крикнул: «К Зимнему!» В кузове грузовика мы тоже танцевали. Почему так и не взяли Зимний, уже не помню. Выглядели мы к утру жутко, и кто-то из прохожих на улице, узнав Андрюшу, пропел: «Весь покрытый зеленью, абсолютно весь».
