11 декабря исполняется 100 лет мэтру футбольно-хоккейного репортажа, актеру Николаю Озерову.
Только он умел так азартно передавать настроение любого матча, а его восторженное «Го-о-о-о-о-ол!» обожала вся страна. Поклонники его таланта помнят и блестящие репортажи, и спектакли, где он играл.
Тюбетейка-талисман
В семье солиста Большого театра, профессора Николая Озерова и его супруги Надежды Ивановны с разницей в полтора года родились два брата — Юрий и Николай. Несмотря на такую небольшую разницу, вкусы мальчишек разделились еще в детстве. Старший увлекся живописью, обожал театр. Коля же больше времени уделял спорту. На даче в подмосковной Загорянке он впервые взял в руки ракетку и буквально заболел теннисом. Загорянку Озеров называл «моя теннисная родина». Там, среди леса, были выстроены площадки для тенниса. Коля появился на корте, когда ему исполнилось девять. Поначалу просто сидел на судейской вышке и наблюдал за играми, а через год он уже гонял взрослых! Его даже стали называть уважительно: Николай Николаевич.
Свою первую золотую медаль Озеров получил в 12 лет, на первенстве Москвы, а последнюю — в 36, на чемпионате СССР. Будучи уже многократным чемпионом по теннису, перед матчами Николай Николаевич приезжал на «теннисную родину» и в одиночестве тренировался. Поклонники теннисиста Озерова вспоминают, что после победы он в порыве радости всегда перепрыгивал через сетку, а еще — часто играл в тюбетейке.
«Мне казалось, что эта тюбетейка — мой талисман, — смеялся сам теннисист. — Однажды во время игры на Украине я бросил шапочку помощникам и попросил смочить ее водой. Жара стояла страшная! И доиграл я уже без нее. И что вы думаете?! Проиграл! Как тут не поверить в талисманы!»
По гостинице — в «парусах»
И все же семейная любовь к театру не могла не сказаться на будущем Озерова. В 19 лет он поступил в ГИТИС. А во время учебы, в 1944 году, стал заслуженным мастером спорта. Звание ему присвоили за серию показательных игр, которые устраивали в военной Москве, чтобы поддержать дух советских граждан. После учебы он получил направление во МХАТ, где за 30 лет сыграл более двадцати ролей. Параллельно Озеров продолжал выступать на турнирах по теннису. Утром он репетировал в театре, днем играл в теннис, вечером — мчался на спектакль, а потом отправлялся на тренировку. Однажды в редакции Всесоюзного радио Озерову предложили попробовать себя в качестве спортивного комментатора. Николай Николаевич согласился — и 29 августа 1950 года провел радиорепортаж первого тайма футбольной игры команд «Динамо» — ЦДКА (Центральный дом Красной армии). Знаменитый в ту пору спортивный журналист Вадим Синявский, который комментировал второй тайм матча, сказал: «Быть тебе комментатором, Коля!»
Новое дело захватило Озерова. Он тщательно готовился к каждому репортажу: приходил на стадион за час до игры, общался с игроками, собирал о них сведения, делал заметки, настраивался. Именно он первым начал вести репортажи не из комментаторской будки, а находясь рядом с игровым полем. Однажды во время хоккейной игры Николай Николаевич случайно получил удар по голове клюшкой. Да так, что не смог даже продолжить репортаж (его выручил Евгений Майоров), а журналистам впредь наказали: или вести матчи строго из комментаторских кабинок, или надевать шлемы.
— Помню, в Стокгольме во время игры США и Чехословакии в стоявшего у бортика Озерова американцы попали шайбой, — рассказывает журналист Владимир Писаревский, в то время спортивный комментатор Всесоюзного радио и телевидения. — Шайба попала аккурат ниже спины. Когда пришли в гостиницу, Николай Николаевич продемонстрировал нам огромный синяк. Он даже сидеть не мог. Ходил по номеру в огромных трусах (за это мы его прозвали тогда «паруса»), и приговаривал, шутя: «Вот американцы — сволочи!»
Легендой стала и история, когда из уст Озерова в эфире прозвучала фраза «Такой хоккей нам не нужен!» Во время первого матча СССР и НХЛ в серии 1979 года была очень уж жесткая игра со стороны энхаэловцев: они били наших клюшками, зажимали у бортиков, кости советских хоккеистов трещали. После первого периода к Озерову подошел возмущенный председатель Спорткомитета СССР Сергей Павлов: «Что же это такое творится! Нам такой хоккей не нужен!» Озеров повторил эту фразу во втором и третьем периодах — и она стала знаменитой.
Вообще же Озеров и сам был острым на словцо. Как-то в вестибюле шведской гостиницы Николая Николаевича увидел один американский миллионер. Развалившись на диване и смеясь, он стал показывать руками большие объемы фигуры Озерова и напевать гимн СССР. На что советский комментатор невозмутимо шепнул переводчице: «Передайте ему: гимн Советского Союза нужно исполнять стоя!»
Не доходя до кассы
О личной жизни Николай Николаевич рассказывал неохотно. Известно, что впервые он женился, когда ему было хорошо за сорок.
«В конце 1940-х я был влюблен в одну девушку, собирался жениться, — писал он в своей книге. — От одного ее взгляда сил на корте прибавлялось втрое. Но выяснилось, что мы хоть и долго, но плохо знаем друг друга. Перед каждым матчем я всегда ходил в театр. Если не занят был сам в постановке, смотрел какой-нибудь спектакль, только два акта, и шел домой. Думал о предстоящей игре, о своей завтрашней тактике, настраивался, успокаивался. Подруга стала ревновать меня, подозревая, что я хожу на свидания. Однажды, за час до решающего матча открылась дверь, вошла она и зло сказала: «Все равно проиграешь». Весь матч я не мог отделаться от этой фразы — и проиграл. Слез моих никто не видел, но они были. Словом, «жизнь была кончена». Я вернул себе чемпионский титул, но только через четыре года, в 1951 году, пережив бессонные ночи, отчаяние, душевные страдания, неудачи…»
После той истории Озеров мало доверял женщинам. Но в конце 1960-х в его жизни появилась Маргарита — редактор одного из столичных издательств. Они поженились. И в 1970 году 47-летний Озеров стал отцом двойняшек Надежды и Николая (комментатор не мог нарушить семейную традицию, которая пошла от его прадеда, — называть сыновей Николаями).
— Узнав о нашем рождении, папа позвонил своему другу, спортивному комментатору Науму Дымарскому, и сказал: «Иду, как всегда, с перебором, у нас двойня!» — рассказывает сын Озерова Николай. — В теннисе есть такой термин — перебор… Мы еще были грудничками, когда отец выписал на нас членские билеты спортивного общества «Спартак». Самое смешное, что в них были вклеены наши фотографии в пеленках.
Двойняшек Озеров приучал к спорту с детства: 4-летними привел на теннисный корт. Правда, ни сын, ни дочь спортивной карьеры так и не сделали: Надя перенесла в детстве сложную операцию, а Коля, к двадцати годам став мастером спорта, думал больше не о карьере, а о том, как выходить больного диабетом отца.
«Николай очень любил покушать, — писал в мемуарах комментатор Наум Дымарский. — Врачи предписывали пить лишь кефир, но ему сдержаться в еде было трудно. Когда обедали в столовой, он съедал еду с подноса до того, как успевал подходить к кассе. Тогда он называл кассиру, что уже съел. Так и считали. Потом садились за стол. Он глядел, как я ем, снова шел к раздаточной и набирал еду…»
Голос эпохи
— В начале 1990-х, когда отец был в Средней Азии, — продолжает Николай Озеров-младший, — его ужалило в ногу какое-то насекомое. Рана долго не заживала… После одной из перевязок врач вынес приговор — ампутация, потому что начиналась гангрена.
Ногу ампутировали по колено… Озеров больше не мог жить так, как привык, остался без работы. Теперь он редко выходил из дома. Но на многие московские матчи, в том числе теннисные (Кубок Кремля), все-таки приезжал. И увлеченно следил за игрой, сидя в инвалидной коляске. А еще ревностно слушал комментаторов. Чаще всего ворчал, мол, словно некрологи читают.
Вспоминая о нем, знаменитый актер Михаил Ульянов рассказывал: «Как невозможно себе представить Великую Отечественную войну без голоса Левитана, так мы и не мыслим себе время 1950-1980-х годов без голоса Озерова, в котором звучали азарт и страсть. Каждый его репортаж способен пробудить инстинкт болельщика».
Когда Озерова не стало, коллеги по МХАТу со слезами вспоминали последние слова его Хлеба в спектакле «Синяя птица»: «Вы больше не услышите моего голоса, но я всегда буду там, в квашне, на полке, на столе, около тарелки с супом, — смело могу сказать, что я самый верный сотрапезник и самый старинный друг Человека».
